СОВРЕМЕННЫЕ ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ И ШКОЛЫ.

Развитие геополитической мысли во второй половине XX века в целом следовало путями, намеченными основоположниками этой науки. История с Хаусхофером и его школой, над которы­ми висела зловещая тень интеллектуального сотрудничества с Третьим Рейхом, заставляла авторов, занимающихся этой дис­циплиной искать окольных путей, чтобы не быть обвиненными в «фашизме».

Американская и, шире, атлантистская (талассократическая) ли­ния в геополитике развивалась практически без всяких разры­вов с традицией. По мере осуществления проектов американцев по становлению «мировой державой» послевоенные геополитики — атлантисты лишь уточняли и детализировали частные аспек­ты теории, развивая прикладные сферы. Основополагающая мо­дель «морской силы» и ее геополитических перспектив, превра­тилась из научных разработок отдельных военно-географических школ в официальную международную политику США.

Вместе с тем, становление США сверхдержавой и выход на последний этап, предшествующий окончательной планетарной ге­гемонии талассократии, заставил американских геополитиков рас­сматривать совершенно новую геополитическую модель, в которой участвовало не две основных силы, но только одна. Причем  существовало принципиально два варианта развития событий — либо окончательный выигрыш Западом геополитической дуэли с Востоком, либо конвергенция двух идеологических лагерей в нечто единое и установление Мирового Правительства (этот про­ект получил название «мондиализма» — от французского слова «monde», «мир»). В обоих случаях требовалось новое геополити­ческое осмысление этого возможного исхода истории цивилиза­ций. Такая ситуация вызвала к жизни особое направление в гео­политике — «геополитику мондиализма». Иначе эта теория из­вестна как доктрина «нового мирового порядка». Она разрабаты­валась американскими геополитиками начиная с 70-х годов, а впервые громко о ней было заявлено президентом США Джорджем Бушем в момент войны в Персидском заливе в 1991.

Европейская геополитика как нечто самостоятельное после окончания Второй мировой войны практически не существова­ла. Лишь в течение довольно краткого периода 1959 — 1968 годов, когда президентом Франции был «континенталист» Шарль Де Голль, ситуация несколько изменилась. Начиная с 1963 года Де Голль предпринял некоторые явно антиатлантистские меры, в результате которых Франция вышла из Северо-Атлантического союза и сделала попытки выработать собственную геополити­ческую стратегию. Но так как в одиночку это государство не могло противостоять талассократическому миру, на повестке дня встал вопрос о внутриевропейском франко-германском сотруд­ничестве в об укреплении связей с СССР. Отсюда родился знаме­нитый голлистский тезис — «Европа от Атлантики до Урала». Эта Европа мыслилась как суверенное стратегически континен­тальное образование — совсем в духе умеренного «европейского континентализма».

Вместе с тем к началу 70-х годов, когда геополитические ис­следования в США становятся крайне популярными, европей­ские ученые также начинают включаться в этот процесс, но при этом их связь с довоенной геополитической школой в большин­стве случаев уже прервана и они вынуждены подстраиваться под нормы англосаксонского подхода. Так, европейские ученые вы­ступают как технические эксперты международных организа­ций НАТО, ООН и т.д., занимаясь прикладными геополитически­ми исследованиями и не выходя за пределы узких конкретных вопросов. Постепенно эти исследования превратились в нечто самостоятельное — в «региональную геополитику«,довольно раз­витую во Франции. Эта «региональная геополитика» абстрагируется от глобальных схем Маккиндера, Мэхэна или Хаусхофера, мало вни­мания уделяет основополагающему дуализму, и лишь применяет геополитические методики для описания межэтнических и меж­государственных конфликтов, демографических процессов и да­же «геополитики политических выборов«.

Единственная непрерывная традиция геополитики, сохранив­шаяся в Европе с довоенных времен, была достоянием довольно маргинальных групп, в той или иной степени связанных с послевоенными националистическими партиями и движениями. В этих узких и политически периферийных кругах развивались геополитические идеи, прямо восходящие к «континентализму», школе Хаусхофера и т.д. Это движение совокупно получило название европейских «новых правых». До определенного момента общественное мнение их просто игнорировало, считая «пережит­ками фашизма». И лишь в последнее десятилетие, особенно бла­годаря просветительской и журналистской деятельности фран­цузского философа Алена де Бенуа, к этому, направлению стали прислушиваться и в серьезных научных кругах.

Несмотря на значительную дистанцию, отделяющую интеллектуальные кру­ги европейских «новых правых» от властных инстанций и на их «диссиденство», с чисто теоретической точки зрения, их труды представляют собой большой вклад в развитие геополитики. Будучи свободной от рамок политического конформизма, их мысль развивалась относительно независимо и беспристрастно. Причем на рубеже 90-х годов сложилась такая ситуация, что официаль­ные европейские геополитики (чаще всего выходцы из левых или крайне левых партий) были вынуждены обратиться к но­вым правым», их трудам, переводам и  исследованиям для восстановления полноты геополитической  картины.[1]

Одной из немногих европейских геополитических школ, со­хранивших непрерывную связь с идеями довоенных немецких геополитиков-континенталистов, являются «новые правые». Это направление возникло во Франции в конце 60-х годов и связано с фигурой лидера этого движения — философа и публициста Алена де Бенуа.

 

«Новые правые» резко отличаются от традиционных фран­цузских правых — монархистов, католиков, германофобов, шови­нистов, антикоммунистов, консерваторов и т.д. — практически по всем пунктам. «Новые правые» — сторонники «органической демократии», язычники, германофилы, социалисты, модернисты и т.д. Вначале «левый лагерь», традиционно крайне влиятель­ный во Франции, посчитал это «тактическим маневром» обыч­ных правых, но со временем серьезность эволюции была доказа­на и признана всеми.[2]

Одним из фундаментальных принципов идеологии «новых правых» является принцип «континентальной геополитики». В отличие от «старых правых» и классических националистов, де Бенуа считал, что принцип нейтралистского Государ­ства-Нации  (Etat-Nation) исторически исчерпан и что будущее принадлежит только «Большим Пространствам». Причем основой таких «Больших Пространств» должны стать не столько объединение разных Государств в прагматический политический  блок, но вхождение этнических групп разных масштабов в единую «Федеральную Империю« на равных основаниях. Такая «Фе­деральная Империя» должна быть стратегически единой, а этни­чески дифференцированной. При этом стратегическое единство должно подкрепляться единством изначальной культуры.

«Большое Пространство», которое больше всего интересовало де Бенуа, это — Европа. «Новые правые» считали, что народы Европы имеют общее индоевропейское происхождение, единый исток. Это принцип «общего прошлого«. Но обстоятельства со­временной эпохи, в которой активны тенденции стратегической и экономической интеграции, необходимой для обладания под­линным геополитическим суверенитетом, диктуют необходимость объединения и в чисто прагматическом смысле. Таким образом, народы Европы обречены на «общее будущее«. Из этого де Бенуа делает вывод, что основным геополитическим принципом дол­жен стать тезис «Единая Европа ста флагов». В такой перспек­тиве, как и во всех концепциях «новых правых», ясно прослежи­вается стремление сочетать «консервативные» и «модернистские» элементы, т.е. «правое» и «левое». В последние годы «новые пра­вые» отказались от такого определения, считая, что они «правые» в такой же степени, в какой и «левые».

Геополитические тезисы де Бенуа основываются на утверждении «континентальной судьбы Европы«. В этом он полностью следует концепциям школы Хаусхофера. Из этого вытекает характерное для «новых правых» противопоставление «Европы» и «Запада«. «Европа» для них это континентальное геополитическое образование, основанное на этническом ансамбле индоевро­пейского происхождения и имеющее общие культурные корни. Это понятие традиционное. «Запад», напротив, геополитическое и историческое понятие, связанное с современным миром, отри­цающее этнические и духовные традиции, выдвигающие чисто материальные и количественные критерии существования; это утилитарная и рационалистическая, механицистская буржуазная цивилизация. Самым законченным воплощением Запада и его цивилизация являются США.

Из этого складывается конкретный проект «новых правых». Европа должна интегрироваться в «Федеральную Империю», про­тивопоставленную Западу и США, причем особенно следует по­ощрять регионалистские тенденции, так как регионы и этниче­ские меньшинства сохранили больше традиционных черт, чем мегаполисы и культурные центры, пораженные «духом Запада». Франция при этом должна ориентироваться на Германию и Сред­нюю Европу. Отсюда интерес «новых правых» к Де Голлю и Фрид­риху Науманну. На уровне практической политики начиная с 70-х годов «новые правые» выступают за строгий стратегиче­ский нейтралитет Европы, за выход из НАТО, за развитие само­достаточного европейского ядерного потенциала.

Относительно СССР (позже России) позиция «новых правых» эволюционировала. Начав с классического тезиса «Ни Запад, ни Восток, но Европа», они постепенно эволюционировали к тезису «Прежде всего Европа, но лучше даже с Востоком, чем с Запа­дом». На практическом уровне изначальный интерес к Китаю и проекты организации стратегического альянса Европы с Кита­ем для противодействия как «американскому, так и советскому империализмам» сменились умеренной «советофилией» и идеей союза Европы с Россией.

Геополитика «новых правых» ориентирована радикально антиатлантически и антимондиалистски. Они видят судьбу Евро­пы как антитезу атлантистских и мондиалистских проектов. Они — противники «талассократии» и концепции Единого мира.

Надо заметить, что в условиях тотального стратегического и политического доминирования атлантизма в Европе в период холод­ной войны геополитическая позиция де Бенуа (теоретически и логически безупречная) настолько контрастировала с «норма­ми политического мышления», что никакого широкого распро­странения получить просто не могла. Это было своего рода «диссиденство» и, как всякое «диссидентство» и «нонконформизм», имело маргинальных характер. До сих пор интеллектуальный уровень «новых правых», высокое качество их публикаций и изданий даже многочисленность их последователей в академической европейской среде резко контрастируют с ничтожным вниманием, которое им уделяют властные инстанции и аналитические структуры, обслуживающие власть геополитическими проектами.

Несколько отличную версию континентальной геополити­ки развил другой европейский «диссидент» бельгиец Жан Тириар (1922 —1992). С начала 60-х годов он был вождем общеевро­пейского радикального движения «Юная Европа».

      Тириар считал геополитику главной политологической дис­циплиной, без которой невозможно строить рациональную и даль­новидную политическую и государственную стратегию. После­дователь Хаусхофера и Никиша, он считал себя «европейским национал-большевиком» и строителем «Европейской Империи». Именно его идеи предвосхитили более развитые и изощренные проекты «новых правых».[3]

Жан Тириар строил свою политическую теорию на принципе «автаркии больших пространств». Развитая в середине XIX века немецким экономистом Фридрихом Листом, эта теория утвер­ждала, что полноценное стратегическое и экономическое разви­тие государства возможно только в том случае, если оно облада­ет достаточным геополитическим масштабом и большими тер­риториальными возможностями. Тириар применил этот прин­цип к актуальной ситуации и пришел к выводу, что мировое значение государств Европы будет окончательно утрачено, если они не объединятся в единую Империю, противостоящую США. При этом Тириар считал, что такая «Империя» должна быть не «федеральной» и «регионально ориентированной», но предельно унифицированной, централистской, соответствующей якобинской модели. Это должно стать мощным единым континентальным Государством-Нацией. В этом состоит основное различие между воззрениями де Бенуа и Тириара.

В конце 70-х годов взгляды Тириара претерпели некоторое изменение. Анализ геополитической ситуации привел его к вы­воду, что масштаб Европы уже не достаточен для того, чтобы освободиться от американской талассократии. Следовательно, главным условием «европейского освобождения» является объ­единение Европы с СССР. От геополитической схемы, включаю­щей три основные зоны, — Запад, Европа, Россия (СССР), — он перешел к схеме только с двумя составляющими — Запад и евразийский континент. При этом Тириар пришел к радикально­му выводу о том, что для Европы лучше выбрать советский со­циализм, чем англосаксонский капитализм.

Так появился проект «Евро-советской Империи от Владиво­стока до Дублина». В нем почти пророчески описаны при­чины, которые должны привести СССР к краху, если он не пред­примет в самое ближайшее время активных геополитических шагов в Европе и на Юге. Тириар считал, что идеи Хаусхофера относительно «континентального блока Берлин-Москва-Токио» актуальны в высшей степени и до сих пор. Важно, что эти тези­сы Тириар изложил за 15 лет до распада СССР, абсолютно точ­но предсказав его логику и причины. Тириар предпринимал попытки довести свои взгляды до советских руководителей. Но это ему сделать не удалось, хотя в 60-е годы у него были лич­ные встречи с Насером, Чжоу Эньлаем и высшими югославски­ми руководителями. Показательно, что Москва отвергла его про­ект организации в Европе подпольных «отрядов европейского освобождения» для террористической борьбы с «агентами атлантизма».

Взгляды Жана Тириара лежат в основе ныне активизирую­щегося нонконформистского движения европейских национал-большевиков («Фронт Европейского Освобождения»). Они вплотную подходят к проектам современного русского неоевразийства.

Романтическую версию геополитики излагает известный французский писатель Жан Парвулеско. Впервые геополитические темы в литературе возникают уже у Джорджа Оруэлла, который в антиутопии «1984» описал футурологически деление планеты на три огромных континентальных блока — «Остазия, Евразия, Океания». Сходные темы встречаются у Артура Кестлера, Олдоса Хаксли, Раймона Абеллио и т.д.

 

Жан Парвулеско делает геополитические темы центральными во всех своих произведениях, открывая этим новый жанр – «геополитическую беллетристику».

Концепция Парвулеско вкратце такова: история человечества есть история Могущества, власти. За доступ к центральным позициям в цивилизации, т.е. к самому Могуществу, стремятся различные полусекретные организации, циклы существования которых намного превышают длительность обычных политиче­ских идеологий, правящих династий, религиозных институтов, государств и народов. Эти организации, выступающие в истории под разными именами, Парвулеско определяет как «орден атлантистов» и «орден евразийцев«. Между ними идет многовековая борьба, в которой участвуют Папы, патриархи, короли, диплома­ты, крупные финансисты, революционеры, мистики, генералы, уче­ные, художники и т.д. Все социально-культурные проявления, таким образом, сводимы к изначальным, хотя и чрезвычайно сложным, геополитическим архетипам.

Это доведенная до логического предела геополитическая ли­ния, предпосылки которой ясно прослеживаются уже у вполне рациональных и чуждых «мистицизму» основателей геополити­ки как таковой.

Центральную роль в сюжетах Парвулеско играет генерал Де Голль и основанная им геополитическая структура, после конца его президентства остававшаяся в тени. Парвулеско называет это «геополитическим голлизмом». Такой «геополитический голлизм» — это французский аналог континентализма школы Хаусхофера.

Основной задачей сторонников этой линии является органи­зация европейского континентального блока «Париж — Берлин — Москва». В этом аспекте теории Парвулеско смыкаются с тезисами «новых правых» и «национал-большевиков».[4]

Парвулеско считает, что нынешний исторический этап явля­ется кульминацией многовекового геополитического противостоя­ния, когда драматическая история континентально-цивилизационной дуэли подходит к развязке. Он предвидит скорое возник­новение гигантской континентальной конструкции — «Евразий­ской Империи Конца», а затем — финальное столкновение с «Им­перией Атлантики». Этот эсхатологический поединок, описывае­мый им в апокалиптических тонах, он называет «Еndkampf» («Фи­нальная Битва»). Любопытно, что в текстах Парвулеско вымыш­ленные персонажи соседствуют с реальными историческими лич­ностями, со многими из которых автор поддерживал (а с некото­рыми поддерживает до сих пор) дружеские отношения. Среди них — политики из близкого окружения Де Голля, английские и американские дипломаты, поэт Эзра Паунд, философ Юлиус Эвола, политик и писатель Раймон Абеллио, скульптор Арно Брекер, члены оккультных организаций.

Несмотря на беллетристическую форму тексты Парвулеско имеют огромную собственно геополитическую ценность, так как ряд его статей, опубликованных в конце 70-х, до странности точно описывают ситуацию, сложившуюся в мире лишь к середине 90-х.

Полной противоположностью Парвулеско является бельгийский геополитик и публицист Робер Стойкерс, издатель двух престижных журналов «Ориентасьон» и «Вулуар». Стойкерс подходит к геополитике с сугубо науч­ных, рационалистических позиций, стремясь освободить эту дис­циплину от всех «случайных» напластований. Но, следуя логике «новых правых» в академическом направлении, он приходит к выводам, поразительно близким «пророчествам» Парвулеско.

 Стойкерс также считает, что социально-политические и осо­бенно дипломатические проекты различных государств и бло­ков, в какую бы идеологическую форму они ни были облачены, представляют собой косвенное и подчас завуалированное выра­жение глобальных геополитических проектов. В этом он видит влияние фактора «Земли» на человеческую историю. Человек — существо земное (создан из земли). Следовательно, земля, про­странство предопределяют человека в наиболее значительных его проявлениях. Это предпосылка для «геоистории».

Континенталистская ориентация является приоритетной для Стойкерса. Он считает атлантизм враждебным Европе, а судьбу европейского благосостояния связывает с Германией и Средней Европой. Стойкерс — сторонник активного сотрудничества Ев­ропы со странами Третьего мира и особенно с арабским миром.[5]

Вместе с тем он подчеркивает огромную значимость Индий­ского океана для будущей геополитической структуры планеты. Он определяет Индийский океан как «Срединный Океан», распо­ложенный между Атлантическим и Тихим. Индийский океан расположен строго посредине между восточным побережьем Аф­рики и тихоокеанской зоной, в которой расположены Новая Зе­ландия, Австралия, Новая Гвинея, Малайзия, Индонезия, Филип­пины и Индокитай. Морской контроль над Индийским океа­ном является ключевой позицией для геополитического влия­ния сразу на три важнейших «больших пространства» — Афри­ку, южно-евразийский римленд и тихоокеанский регион. Отсюда вытекает стратегический приоритет некоторых небольших ост­ровов в Индийском океане — особенно Диего Гарсия, равноуда­ленного от всех береговых зон.

Индийский океан является той территорией, на которой должна сосредоточиться вся европейская стратегия, так как через эту зону Европа сможет влиять и на США, и на Евразию, и на Япо­нию, утверждает Стойкерс. С его точки зрения, решающее геопо­литическое противостояние, которое должно предопределить кар­тину будущего XXI века, будет разворачиваться именно на этом пространстве.

Стойкерс активно занимается историей геополитики, и ему при­надлежат статьи об основателях этой науки в новом издании «Брюссельской энциклопедии».

*  *  *

Победа атлантистов над СССР означала вступ­ление в радикально новую эпоху, которая требовала оригиналь­ных геополитических моделей. Геополитический статус всех тра­диционных территорий, регионов, государств и союзов резко ме­нялся. Осмысление планетарной реальности после окончания холодной войны привело атлантистских геополитиков к двум принципиальным схемам.

Одна из них может быть названа «пессимистической» (для атлантизма). Она наследует традиционную линию конфронтации с хартлендом, которая считается  не законченной и не снятой с повестки дня вместе с падением СССР.  Предрекает образование новых евразийских блоков, основанных на цивилизационных традициях и устойчивых этнических архетипах. Этот вариант можно назвать «неоатлантизмом», его сущность сводится, в конечном итоге, к продолжению рассмотрения геополитической картины мира в ракурсе основополагающего дуализма.

Наиболее ярким представителем такого неоатлантистского под­хода является Самуил Хантингтон.

 Вторая схема, основанная на той же изначальной геополити­ческой картине, напротив, оптимистична (для атлантизма) в том смысле, что рассматривает ситуацию, сложившуюся в результате победы Запада в холодной войне, как окончательную и беспово­ротную. На этом строится теория «мондиализма«, концепции Кон­ца Истории и Единого Мира, которая утверждает, что все формы геополитической дифференциации — культур­ные, национальные, религиозные, идеологические, государствен­ные и т.д. — вот-вот будут окончательно преодолены, и наступит эра единой общечеловеческой цивилизации, основанной на прин­ципах либеральной демократии. История закончится вместе с геополитическим противостоянием, дававшим изначально глав­ный импульс истории. Этот геополитический проект ассоцииру­ется с именем американского геополитика Фрэнсиса Фукуямы, написавшего программную статью с выразительным названием «Конец Истории».

Хантингтон стро­ит свою статью «Столкновение цивилизаций» (Clash of civilisation) как ответ на тезис Фукуямы о «Конце Истории». Показательно, что на политическом уровне эта полемика соот­ветствует двум ведущим политическим партиям США: Фукуяма выражает глобальную стратегическую позицию демокра­тов, тогда как Хантингтон является рупором республиканцев. Это достаточно точно выражает сущность двух новейших геопо­литических проектов — неоатлантизм  следует консервативной линии, а «мондиализм» предпочитает совершенно новый подход, в котором все геополитические реальности подлежат полному пересмотру.

Смысл теории Самуила П. Хантингтона, директора Института Стратегических Исследований им. Джона Олина при Гарвард­ском университете, сформулированный им в статье «Столкнове­ние цивилизаций» сводится к следующему. Видимая геополитическая победа атлаитизма на всей планете — с падением СССР исчез последняя оплот континентальных сил — на самом деле затрагивает лишь поверхностный срез дей­ствительности. Стратегический успех НАТО, сопровождающий­ся идеологическим оформлением, — отказ от главной конку­рентной коммунистической идеологии, — не затрагивает глубин­ных цивилизационных пластов. Хантингтон вопреки Фукуяме утверждает, что стратегическая победа не есть цивилизацнонная победа; западная идеология — либерал-демократия, рынок и т.д. — стали безальтернативными лишь временно, так как уже скоро у незападных народов начнут проступать цивилизационные и геополитические особенности, аналог «географического индиви­дуума», о котором говорил Савицкий.[6]

Отказ от идеологии коммунизма и сдвиги в структуре тради­ционных государств — распад одних образований, появление дру­гих и т.д. — не приведут к автоматическому равнению всего человечества на универсальную систему атлантистских ценно­стей, но, напротив, сделают вновь актуальными более глубокие культурные пласты, освобожденные от поверхностных идеологи­ческих клише.

Хантингтон утверждает, что наряду с западной, атлантистской цивилизацией, включающей в себя Северную Америку и Западную Европу, можно предвидеть геополитическую фиксацию еще семи потенциальных цивилизаций.  Это

1) славяно-православная,

2) конфуцианская (китайская),

3) японская,

4) исламсая

5) индуистская

6)  латиноамериканская и, возможно,

7) африканская.

Мировые цивилизации по Хантингтону

Конечно, эти потенциальные цивилизации отнюдь не равнозначны. Но все они едины в том, что вектор их развития и становления будет ориентирован в направлении, отличном от траектории    атлантизма и цивилизации Запада. Так Запад снова окажется в ситуации противостояния. Хантингтон считает, что это практически неизбежно и что уже сейчас, несмотря на эйфорию мондиалистских кругов надо принять за основу реалистическую формулу: «The West and The Rest» («Запад и все остальные»).

Геополитические выводы из такого подхода очевиднны: Хантингтон считает, что атлантисты должны всемерно укреплять стратегические позиции своей собственной цивилизации, готовиться к противостоянию, консолидировать стратегические усилия, сдерживать антианлантические тенденции в других геополитических образованиях, не допускать их соединения в опасный для Запада континентальный альянс.

Он дает такие рекомендации: «Западу следует

—       обеспечивать более тесное сотрудничество и единение в рамках собственной цивилизации, особенно между ее европейской и североамериканской частями;

—       интегрировать в Западную цивилизацию те общества в Восточной Европе и Латинской Америке, чьи культуры близки к западной;

— обеспечить более тесные взаимоотношения с Японией и Россией;

— предотвратить перерастание локальных конфликтов между   цивилизациями в глобальные войны;

— ограничить военную экспансию конфуцианских и исламских го­сударств;

— приостановить свертывание западной военной мощи и обеспечить военное превосходство на Дальнем Востоке и в Юго-Западной Азии;

— использовать трудности и конфликты во взаимоотношениях ис­ламских и конфуцианских стран;

— поддерживать группы, ориентирующиеся на западные ценности и интересы в других цивилизациях;

— усилить международные институты, отражающие западные инте­ресы и ценности и узаконивающие их, и обеспечить вовлечение неза­падных государств в эти институты».

Это является краткой и емкой формулировкой доктрины неоатлантизма.

С точки зрения чистой геополитики, это означает точное сле­дование принципам Мэхэна и Спикмена, причем акцент, кото­рый Хантингтон ставит на культуре и цивилизационных разли­чиях как важнейших геополитических факторах указывает на его причастность к классической школе геополитики, восходя­щей к «органицистской» философии, для которой изначально было свойственно рассматривать социальные структуры и государст­ва не как механические или чисто идеологические образования, но как «формы жизни».

Хантингтон видит главную угрозу отнюдь не в геополитиче­ском возрождении России-Евразии, хартленда или какого-то но­вого евразийского континентального образования. В качестве наиболее вероятных противников Запада он указывает Китай и исламские государства (Иран, Ирак, Ли­вия и т.д.).

Во всех случаях, независимо от определения конкретного по­тенциального противника, позиция всех неоатлантистов остает­ся сущностно единой: победа в холодной войне не отменяет уг­розы Западу, исходящей из иных геополитических образований (настоящих или будущих). Следовательно, говорить о «Едином Мире» преждевременно, и планетарный дуализм талассократии и теллурократин остается главной геополитической схемой и для XXI века.

 

Мондиализм — идеология Нового Мирового Порядка

Концепция «мондиализма» возникла задолго до окончательной победы Запада в холодной войне.

Смысл мондиализма сводится к постулированию неизбежности полной планетарной интеграции, перехода от множественности государств, народов, наций и культур к униформному миру – One World.

Истоки этой идеи можно разглядеть в некоторых утопических и хилиастических движениях, восходящих к Средневековью и, далее, к глубокой древности. В ее основе лежит представление, что в какой-то кульминационный момент истории произойдет собирание всех народов земли в едином Царстве, которое не будет более знать противоречий, трагедий, конфликтов и проблем, свойственных обычной земной истории. Помимо чисто мистической версии мондиалистской утопии существовали и ее рационалистические версии, одной из которых можно считать учение о «Третьей Эре» позитивиста Огюста Конта или гумани­стическую эсхатологию Лессинга.

Мондиалистскне идеи были свойственны чаще всего умерен­ным европейским и особенно английским социалистам (неко­торые из них были объединены в «Фабианское общество»). О едином Мировом Государстве говорили  и коммунисты. С дру­гой стороны,  аналогичные мондиалистские организации создавались начиная с конца XIX века и крупными фигурами в мировом бизнесе – например, сэром Сэсилом Роудсом, организовавшим группу «Круглый Стол», члены которой должны были «способствовать установлению системы беспрепятственной торговли во всем мире и созданию единого Мирового Правительства». Часто социалистические мотивы переплетались с либерал-капиталистическими и коммунисты соседствовали в этих организациях с представителями крупнейшего финансового капитала. Всех объединяла вера в утопическую идею объединения планеты.

Показательно, что такие известные организации как Лига Наций, позже ООН и ЮНЕСКО были продолжением именно таких масонских, мондиалистских кругов, имевших большое влияние на мировую политику.

В течение ХХ в. эти мондиалистские  организации, избегавшие излишней рекламы, и часто даже носившие «секретный» характер, переменяли много названий. Существовало «Универсальное движение за мировую конфедерацию» Гарри Дэвиса, «Федеральный Союз и даже «Крестовый поход за Мировое Правительство» (организованный английским парламентарием Генри Асборном в 1946 г.).

По мере сосредоточения всей концептуальной и стратегиче­ской власти над Западом в США, именно это государство стало главным штабом мондиализма, представители которого образо­вали параллельную власти структуру, состоящую из советников, аналитиков, центров стратегических исследований.

Так сложилось три основные мондиалистские организации, о самом существовании которых общественность Запада узнала лишь относительно недавно. В отличие от официальных структур эти группы пользовались значительно большей свободой про­ектирования и исследований, так как они были освобождены от фиксированных и формальных процедур, регламентирующих дея­тельность комиссий ООН и т.д.

Первая — «Совет по международным отношениям» (Council on Foreign Relations, сокращенно С.F.R.). Ее создателем был крупнейший американский банкир Морган. Эта неофициальная ор­ганизация была занята выработкой американской стратегии в планетарном масштабе, причем конечной целью считалось пол­ная унификация планеты и создание Мирового Правительства. Эта организация возникла еще в 1921 году как развитие «Фон­да Карнеги за вселенский мир», и всё состоявшие в ней высоко­поставленные политики приобщались мондиалистским взгля­дам на будущее планеты. Так как большинство членов С.F.R были одновременно и высокопоставленными представителями шот­ландского масонства, то можно предположить, что их геополити­ческие проекты имели и какое-то гуманистически-мистическое измерение.

В 1954 году была создана вторая мондиалистская структура —Бильдербергский клуб или Бильдербергская группа. Она объ­единяла уже не только американских аналитиков, политиков, фи­нансистов и интеллектуалов, но и их европейских коллег. С аме­риканской стороны она была представлена исключительно чле­нами С.F.R и рассматривалась как ее международное продол­жение.

В 1973 активистами Бильдербергской группы была создана третья важнейшая мондиалистская структура — «Трехсторон­няя комиссия» или «Трилатераль» (Тrilateral). Она возглавля­лась американцами, входящими в состав С.F.R. и Бильдерберг­ской группы, и имела помимо США, где расположена ее штаб-квартира, еще две штаб-квартиры — в Европе и Японии.

«Трехсторонней» комиссия названа по фундаментальным гео­политическим основаниям. Она призвана объединять под эги­дой атлантизма и США три «больших пространства», лидирую­щих в техническом развитии и рыночной экономике :

1) Американское пространство, включающее в себя Северную и Юж­ную Америки;

2) Европейское пространство;

3) Тихоокеанское пространство, контролируемое Японией.

Во главе важнейших мондиалистских групп — Бильдерберга и Трилатераля — стоит высокопоставленный член С.F.R., круп­нейший банкир Дэвид Рокфеллер, владелец «Чэйз Манхэттэн банк», по некоторым данным – глава Мирового правительства.

Кроме него в самом центре всех мондиалистских проектов стоят неизменные аналитики, геополитики и стратеги атлантиз­ма Збигнев Бжезинский и Генри Киссинджер. По национальности вся мондиалистская верхушка состоит из евреев.

Основная линия всех мондиалистских проектов заключалась в переходе к единой мировой системе, под стратегической эгидой Запада и «прогрессивных», «гуманистических», «демокра­тических» ценностей. Для этого вырабатывались параллельные структуры, состоящие из политиков, журналистов, интеллектуа­лов, финансистов, аналитиков и т.д., которые должны были под­готовить почву перед тем, как этот мондиалистский проект Ми­рового Правительства смог бы быть широко обнародован, так как без подготовки он натолкнулся бы на мощное психологическое сопротивление народов и государств, не желающих растворять свою самобытность в планетарном «плавильном котле».

Мондиалистский проект, разрабатываемый и проводимый эти­ми организациями, не был однороден. Существовало две его ос­новные версии, которые, различаясь по методам, должны были теоретически привести к одной и той же цели.

Первая наиболее пацифистская и «примиренческая» версия мондиализма известна как «теория конвергенции«. Разработан­ная в „70-е-годы в недрах С.F.R. группой «левых» аналитиков под руководством Збигнева Бжезинского, эта теория предпола­гала возможность преодоления идеологического и геополитиче­ского дуализма холодной войны через создание нового культурно-идеологического типа цивилизации, который был бы проме­жуточным между социализмом и капитализмом, между чистым атлантизмом и чистым континентализмом.

Марксизм СССР рассматривался как преграда, которую мож­но преодолеть, перейдя к его умеренной, социал-демократической, ревизионистской версии — через отказ от тезисов «диктатуры пролетариата», «классовой борьбы», «национализации средств про­изводства» и «отмены частной собственности». В свою очередь, капиталистический Запад должен был бы ограничить свободу рынка, ввести частичное государственное регулирование эконо­мики и т.д. Общность же культурной ориентации могла бы быть найдена в традициях Просвещения и гуманизма, к которым воз­водимы и западные демократические режимы, и социальная эти­ка коммунизма (в его смягченных социал-демократических вер­сиях).

Мировое Правительство, которое могло бы появиться на осно­ве «теории конвергенции», мыслилось как допущение Москвы до атлантического управления планетой совместно с Вашингтоном. В этом случае начиналась эпоха всеобщего мира, холодная вой­на заканчивалась бы, народы смогли бы сбросить тяжесть геополитического напряжения.

Важно отметить, что мондиалистские политики начинали смотреть на планету не глазами обита­телей западного континента, окруженного морем (как традици­онные атлантисты), но глазами «астронавтов на космической ор­бите». В таком случае их взгляду представал действительно Единый Мир.

Мондиалистские центры имели своих корреспондентов и в Мо­скве. Ключевой фигурой здесь был академик Гвишиани, дирек­тор Института Системных Исследований, который являлся чем-то вроде филиала «Трилатераля» в СССР. Но особенно успешной была их деятельность среди крайне левых партий в Западной Европе, которые в большинстве своем встали на путь «еврокоммунизма» — а это и считалось основной концептуальной базой для глобальной конвергенции.

После распада СССР и победы Запада, атлантизма мондиалистские проекты должны были либо отмереть, либо изменить свою логику.

Новой версией мондиализма в постсоветскую эпоху стала док­трина Фрэнсиса Фукуямы, опубликовавшего в начале 90-х про­граммную статью — «Конец Истории». Ее можно рассматривать как идейную базу неомондиализма.

Фукуяма предлагает следующую версию исторического про­цесса. Человечество от темной эпохи «закона силы», «мракобе­сия» и «нерационального менеджирования социальной реально­сти» двигалось к наиболее разумному и логичному строю, вопло­тившемуся в капитализме, современной западной цивилизации, рыночной экономике и либерально-демократической идеологии. История и ее развитие длились только за счет нерациональных факторов, которые мало-помалу уступали место законам разума, общего денежного эквивалента всех ценностей и т.д. Падение СССР знаменует собой падение последнего бастиона «иррациона­лизма». С этим связано окончание Истории и начало особого планетарного существования, которое будет проходить под зна­ком Рынка и Демократии, которые объединят мир в слаженную рационально функционирующую машину.

Такой Новый Порядок, хотя и основанный на универсализа­ции чисто атлантической системы, выходит за рамки атлантиз­ма, и все регионы мира начинают переорганизовываться по но­вой модели, вокруг его наиболее экономически развитых цен­тров.

Аналог теории Фукуямы есть и среди европейских авторов. Так, Жак Аттали, бывший долгие годы личным советником пре­зидента Франции Франсуа Миттерана, а также некоторое время директором Европейского Банка Реконструкции и Развития, раз­работал сходную теорию в своей книге «Линии Горизонта».

 

Аттали считает, что в настоящий момент наступает третья эра — «эра денег», которые являются универсальным эквивалентом ценности, так как, приравнивая все вещи к материальному циф­ровому выражению, с ними предельно просто управляться наибо­лее рациональным образом. Такой подход сам Аттали связыва­ет с наступлением мессианской эры, понятой в иудейско-каббалистическом контексте (подробнее этот аспект он развивает в другой книге, специально посвященной мессианству — «Он при­дет»). Это отличает его от Фукуямы, который остается в рамках строгого прагматизма и утилитаризма.

Жак Аттали предлагает свою версию будущего, которое «уже наступило». Доминация на всей планете единой либерально-де­мократической идеологии и рыночной системы вместе с развити­ем информационных технологий приводит к тому, что мир стано­вится единым и однородным, геополитические реальности, доми­нировавшие на протяжении всей истории, в «третьей эре» отсту­пают на задний план. Геополитический дуализм отменяется.

Но единый мир получает все же новую геополитическую структуризацию, основанную на сей раз на принципах «геоэкономи­ки».

«Геоэкономика» — это особая версия мондиалистской геопо­литики, которая рассматривает приоритетно не географические, культурные, идеологические, этнические, религиозные и т.д. фак­торы, составляющие суть собственно геополитического подхода, но чисто экономическую реальность в ее отношении к простран­ству. Для «геоэкономики» совершенно не важно, какой народ проживает там-то и там-то, какова его история, культурные традиции и т.д. Все сводится к тому, где располагаются центры мировых бирж, полезные ископаемые, информационные центры, крупные производства. «Геоэкономика» подходит к политиче­ской реальности так, как если бы Мировое Правительство и еди­ное планетарное государство уже существовали.[7]

Геоэкономический подход Аттали приводит к выделению трех важнейших регионов, которые в Едином Мире станут центрами новых экономических пространств.

1) Американское пространство, объединившее окончательно обе Аме­рики в единую финансово-промышленную зону.

2) Европейское пространство, возникшее после экономического объе­динения Европы.

3) Тихоокеанский регион, зона «нового процветания», имеющая не­сколько конкурирующих центров — Токио, Тайвань, Сингапур и т.д.

Между этими тремя мондиалистскими пространствами, по мне­нию Аттали, не будет существовать никаких особых различий или противоречий, так как и экономический и идеологический тип будет во всех случаях строго тождественным. Единственной разницей будет чисто географическое месторасположение наи­более развитых центров, которые будут концентрически струк­турировать вокруг себя менее развитые регионы, расположенные в пространственной близости. Такая концентрическая переструктурализация сможет осуществиться только в «конце Истории» или, в иных терминах, при отмене традиционных реальностей, диктуемых геополитикой.

Цивилизационно-геополитический дуализм отменяется. От­сутствие противоположного атлантизму полюса ведет к карди­нальному переосмыслению пространства. Наступает эра геоэко­номики.

В модели Аттали нашли свое законченное выражение те идеи, которые лежали в основании «Трехсторонней комиссии», кото­рая и является концептуально-политическим инструментом, раз­рабатывающим и осуществляющим подобные проекты.[8]

Показательно, что руководители «Трилатераля» (Дэвид Рок­феллер, Жорж Бертуэн — тогда глава Европейского отделения — и Генри Киссинджер) в январе 1989 году побывали в Москве, где их принимали президент СССР Горбачев, Александр Яковлев, также присутствовали на встрече другие высокопоставленные советские руководители — Медведев, Фалин, Ахромеев, Добры­нин Черняев, Арбатов и Примаков. А сам Жак Аттали поддер­живал личные контакты с российским президентом Борисом Ельциным.

Несомненно одно: переход к геоэкономической логике и неомондиализму стал возможен только после геополитической самоликвидации евразийского СССР.

Неомондиализм не является прямым продолжением мондиализма исторического, который изначально предполагал присут­ствие в конечной модели левых социалистических элементов. Это промежуточный вариант между собственно мондиализмом и атлантизмом.

Таковы основные черты, стратагемы и технологии  современной западной геополитики.