ГЕОСТРАТЕГИЯ РУССКОГО ПРАВОСЛАВИЯ

Геостратегия Русского Православия

Русская цивилизация в своей удерживающей сути (в смысле слов апостола Павла) развивалась наиболее последовательно. Разумеется,  это тоже не было прямолинейным движением к христианскому идеалу. Русская геоистория отмечена многими отступлениями от Истины, которые, однако, преодолевались с помощью Православной Церкви, помогали России вынести должные уроки из своего падения и укрепиться на пути следования Божию замыслу.

Многие историки, учёные, исследователи, как же говорилось выше, подчёркивали влияние на восточных славян, Русь, Россию суровой континентальной природы, бескрайних пространств Леса и Степи. Отсюда – стойкость  и терпение, умение смиряться с потерями, русская широта и размах вплоть до крайностей, а также стремление к сильной центральной власти, которую диктует инстинкт самосохранения. Однако было бы неоправданной  крайностью видеть детерминированность русской цивилизации географическими факторами, евразийскими геополитическими пространствами, энергетическими толчками космического или земного происхождения и т.п.

Здесь уместен сбалансированный, системный учёт природных и собственно человеческих, духовных констант и данностей. В определённом контексте пространственную огромность России, смысл её истории необходимо рассматривать как следствие её особого духовного призвания. То есть приоритетным объектом рассмотрения и практического действия должно стать геополитическое информационное, духовно-культурное пространство. И для его осознания может быть призвана также православная историософия.

История крещения Руси, описанная в русских летописях, выглядит чудесным стечением целой цепи промыслительных событий. Это посещение апостолом Андреем в 1 в. славянских земель и его предсказание о величии будущего православного града Киева. Чудесная защита Божией Матерью Константинополя от набега русских витязей Аскольда и Дира в 860 году и их последующее крещение – первое крещение Руси, а также отправка из Царьграда на Русь первого епископа. Обретение трудами святых Кирилла  и Мефодия Евангелия на славянском языке. Крещение Великой Княгини Ольги в 946 г. Наконец, освобождение Руси в 960 – е  гг. от ига иудейской Хазарии.

Хазария была искусственным бастионом «тайны беззакония». Иудаизм хазары приняли в 730-740 гг., а последний хазарский каган Иосиф даже установил связи с испанскими евреями. Принятие иудаизма проходило в два этапа: сначала его принял хазарский каган со своим визирем и их ближайшее окружение, затем остальным хазарам пришлось принять еврейскую веру. Были привезены учителя, книги, началось изучение Торы. В 800 г. по всей стране началось строительство синагог и религиозных школ.

В начале 1Х в. Хазария покорила Русь и начала натравливать её на православную Византию, однако,  в конечном счёте это послужило тому,  что русские стали видеть в иудеях своего главного врага, и не приняли их религию. Эти коллизии нашли отражение в народных былинах. В 964 г. Хазария была разгромлена киевским князем Святославом, который ещё даже не принял Христианства.

Летопись описывает сознательный выбор веры княжескими послами, излечение  Великого Князя Владимира от слепоты при крещении в Крыму и его нравственное преображение, оказавшее огромное впечатление на народ, и массовое  добровольное крещение народа в 988 году.

Русь крестилась не ради земного счастья, а ради спасения жизни в Царствии Небесном. В нём, а не в зыбком земном бытии, увидел русский человек награду за свою суровую и опасную жизнь. Именно Царство Божие, стяжаемое в праведных делах, наделяло благодатным смыслом подвиг жизни в земном мире. Этим измерялся долг и крестьянина,  и Царя, власть которого в отличии от западного абсолютизма, была ограничена условием служения Богу.

Праведная жизнь становится на Руси более высокой ценностью, чем культура ума и политическая свобода. Поэтому русский народ дал в своей духовной культуре и ряд других явлений, не известных на Западе: юродивость (возвышение Истины над общественными рангами и условностями), старчество (духовное совершенство вплоть до прозорливости), странничество (следование словам Христа об оставлении имущества ради праведности)…

Не имеют аналогов в западной живописи русская икона («окно в вечность», «умозрение  в красках») и в мировой литературе русские летописи – по их духовной мудрости, совестливости и критерию вселенской (а не своей племенной) правды в оценке событий. Именно после крещения Руси русское национальное самосознание сразу взлетает на всемирную высоту.

Гимн праведности Божьей

Вскоре междоусобицы и эгоизм князей приводят православную Русь  к первому падению, расколу геополитического пространства и навлекают Божие наказание за уклонение от должного пути. Татаро-монгольское нашествие 1237-1240 гг. принесло страшные опустошения, и поначалу, казалось, покончило с российской государственностью. Но всё же оно не создало для Русской Церкви духовной опасности и было воспринято как Божие попущение за грехи, для вразумления, и, в конечном счете, способствовало укреплению русского православного духа.

Вряд ли юная Русь вышла такой же духовно окрепшей в своём Православии, если бы подпала под католическое завоевание, предпринятое в те же годы с Запада. Одновременность татарского и католического нападений не была случайной. Уже в 1202 г. Папа Иннокентий III, сосредоточивший в своих руках власть над несколькими королевствами (Англии, Португалии, Арагона, Болгарии и др.), основал Орден меченосцев для насаждения католичества на Востоке. Во время четвёртого крестового похода в 1204 г. франками был разгромлен (во время страстной недели) православный Константинополь, осквернены его святыни.

В 1215 г. Иннокентий III организовал крестовый поход против родственного славянам племени пруссов, которое было частично истреблено, частично подверглось германизации.  Татарское нашествие показалось католикам удобным временем для удара обескровленной Руси в спину, что папа Григорий IХ поручил сделать шведам и Ливонскому ордену.

Латинское нашествие с Запада, ранее поработившее балтийских славян, виделось на Руси более опасным, чем татарское. Поэтому современникам был вполне понятен выбор князя Александра Невского – союз с Востоком, но отпор духовным поработителям с Запада – шведам (1240) и немцам (1242).

Впоследствии, когда темник Мамай, управляющий покорённым русским Крымом, выступил в особый поход уже не только за данью, но и против веры православной и решил осесть в северных русских городах, русский народ по благословению преподобного Сергия Радонежского сплотился для Куликовской битвы (1380).

Современные исторические исследования показывают, что Мамая на этот завоевательный  поход вдохновило папство через «генуэзских купцов»[1]. Стремясь подчинить себе Русь, оно и раньше через интриги своих послов в Орде подбивало татар на набеги, а теперь организовало против Руси общий фронт. Литва в то время стала одним из главных католических плацдармов для завоевания Руси. В XIII-XIV в. литвины с поляками захватили русские земли от Западного Буга и Западной Двины до верховьев Волги и Оки: княжества Полоцкое, Киевское, Черниговское, Переяславское, Смоленское…

Таким образом, геополитическое значение Куликовской битвы состоит в том, что это была важная победа православной Руси над враждебной «христианской» Европой и языческо — мусульманской Азией.  А. Тойнби констатирует, что католическое христианство в своём натиске на Восток привело к новому геополитическому состоянию: «К 1400 г. западное и православное христианство, ранее полностью изолированные друг от друга, оказались в прямом соприкосновении по всей континентальной линии  от Адриатического моря до Северного Ледовитого океана»[2].

Так Промыслом Божиим духовно окрепшая в испытании татарским игом православная Русь созрела для главного своего призвания – возглавления и защиты вселенского Православия от ширившейся в мире апостасии.

С крещения Руси в 988 г. Константинопольский Вселенский Патриарх был каноническим главою Русской Церкви и до падения Византии Русь была в церковном смысле её частью с общей столицей в Царьграде. Среди множества примеров духовного единства Руси и Византии можно отметить строительство Софийских соборов в русских городах (по образцу Царьграда), сопровождавшуюся чудесными явлениями победу в 1164 г. – в один и тот же день – Великого князя Андрея Боголюбского над волжскими булгарами и византийского Императора Мануила Комнина над сарацинами, многочисленные чудеса, связанные с византийскими иконами, становившимися русскими святынями и др.

Поэтому после навязанной Константинополю папством Флорентийской унии в 1439 г., сокрушения Второго Рима в 1453 г., а также  после окончательного преодоления ордынской зависимости – 1480 г., Русь естественно осознаёт себя преемницей Византии. Так считали не только представители русского духовенства, назвавшие уже Василия 11 царём «новым Константином», но и иностранцы: от православных болгар и сербов до папы Римского, надеявшегося императорским титулом заманить Иоанна 111  в унию и побудить к походу на турок. Митрополит Зосима выражает общее мнение, когда в «Изложении пасхалии» (1492) характеризует Иоанна 111 как «нового царя Констянтина новому граду Констянтину – Москве и всей Русской земле»[3].

Перенятие этой преемственности было отражено и в династических браках. Креститель Руси князь Владимир взял в жёны византийскую царевну Анну. От дочери византийского Императора родился великий князь Киевский Владимир Мономах, которому Император в начале Х11 в. прислал крест из животворящего древа, сердоликовую чашу, принадлежавшую императору Августу, царские бармы и царский венец (шапку Мономаха), которым с тех пор венчались на княжение Великие Князи и Цари. От ветви Владимира Мономаха пошли последующие русские самодержцы.  Необходимо отметить также брак сестры Василия 11 Анны с византийским царевичем Иоанном (1411-1414) и наиболее важный брак Иоанна 111 с племянницей последнего, убитого при штурме Константинополя, византийского Императора Софьей Палеолог (1472). После пресечения всего потомства Палеологов она осталась единственной наследницей Византийского Царства.

Русь переняла от Византии и герб – двуглавого орла (знак «симфонии» двух властей), который был принят Константином Великим в 326 г.

Так возникает понятие «Москва – Третий           Рим». В известных ныне письменных источниках впервые оно встречается в ХУ1 в., однако на Руси письменное изложение часто не успевало за мыслью и мироощущением. Старец псковского Елеазаровского монастыря Филофей лишь историософски наиболее полно и аргументированно выразил то, что ощущалось всеми и поначалу формулировалось политически в величании русского царя «новым Константином».

Филофей пишет дьяку Мисюрю Мунехину (1523-1524): «Яко вся христианская царства приидоша в конец и снидошася во едино царьство нашего государя, по пророчьским книгам то есть Ромейское царство. Два убо Рима падоша, а третии стоит, а четвёртому не быти». В аналогичном послании (1524-1526) Великому Князю Василию 111 Филофей добавлят: «Един ты во всеи поднебеснеи христианом царь. Подобает тебе, царю, сие дръжати со страхом Божиим. Убоися Бога, давшего ти ся, не уповаи на злато, богатство и славу, вся бо сия зде собрана и на земли зде остают».

Здесь важна духовная суть Третьего Рима: в этих словах Русь вовсе не гордится связью с «ветхим» или католическим Римом, а осознаёт себя именно как Удерживающего – как преходящее «Ромейское» царство, стержневое царство истории, роль которого переходит от Византии к Москве. Третий Рим не нужно было специально пропагандировать – это была очевидная для русских историческая обязанность после падения Первого Рима в католическую ересь, а Второго под ударами агарян, продолжить существование Римской империи, с концом которой согласно пророку Даниилу, связывали конец мира.

Символично в этой связи и то, что на Руси двуглавый орёл дополнился гербовым изображением всадника святого Георгия Победоносца, поражающего копьём (или царским скипетром) змия – носителя зла. Этот образ и почитание святого Георгия привились на Руси сразу после Крещения, в чём можно видеть один из символов России как Удерживающего, соответствующий её самосознанию ещё до падения Византии. С1497 г. Св. Георгий, поражающий змия, и двуглавый орёл изображались с двух сторон государственной печати  Иоанна 111.

Значение Москвы как Третьего Рима выразилось позже и  во внешнеполитическом признании русского Великого Князя Царём – венчание на Царство с таинством миропомазания Иоанна Грозного в 1547 г., и в  признании Константинополем в 1561 г., и в каноническом установлении Константинопольским Патриархом русского Патриаршества в 1589 г. В Уложенной грамоте, узаконившей русское Патриаршество, за подписью Константинопольского (Вселенского) патриарха Иеремии II, его собственными словами специально упоминается «великое Российское царствие, Третеи Рим».

Это было подтверждено Собором всех Патриархов поместных Церквей, а русский Царь – единственный из всех православных властителей – стал поминаться Патриархами как покровитель вселенского Православия. Покровительство было и финансовым, что помогло выжить христианам в Османской империи.

Всем этим развитием, от Крещения до осознания себя Третьим Римом, определился и русский общенациональный идеал – Святая Русь – не встречающийся у других народов. В этом идеале было не проявление русской гордыни (как «непогрешимость» Римского папы), а готовность жертвенно служить Божьему Замыслу.

Москва — Третий Рим

Запад считает это русским «мессианизмом», вкладывая в него заведомо отрицательный смысл. Между тем мессианизм бывает разный в зависимости от того, кого считают мессией. У иудеев, ждущих земного еврейского «мессию», который возвысит «богоизбранное» еврейство над «обыкновенными народами» – это мессианизм всемирного господства. У христиан же – мессианизм всемирного служения, то есть христианство в обратном переводе с греческого  на еврейский означает не что иное как «мессианство», понимаемое как многообязывающее и многотрудное следование Мессии-Христу.

Часто приходится слышать насмешливую критику выражения «народ-богоносец». Однако, это не проявление гордыни, а следование христианскому долгу. В.Соловьёв писал, что «в Новом завете все народы, а не какой — либо один, в отличии от других, призваны быть богоносцами».

Цель новозаветного мессианизма – не стремление покорить мир (как у иудеев) или изменить его природу (как у марксистов), а понять мир как постоянную борьбу между добром и злом и определить своё место в этой борьбе. Русская идея – не превознесение или насилие над другими, а усилие над собой, которым, как сказано в Евангелии, Царство Небесное берётся (Мф.11:12).

Так понятия русского и православного становятся неслиянно-нераздельными – и это единственный такой народ на земле. В этой связи можно ещё раз вспомнить слова Христа о передаче избранничества от евреев «народу, приносящему плоды его» (Мф. 21-43).

Эта духовная особенность России и создала русскую цивилизацию, отличную от западной. Обе они были по происхождению христианскими, но русская цивилизация стала христианской удерживающей, западная же – христианской апостасийной цивилизацией, то есть демонстрирующей отход от  Истины и созревание в себе «тайны беззакония». И если в первые века христианству противостояло язычество, затем ереси, то с концом Средневековья драму мировой истории составляет уже борьба между этими двумя христианскими цивилизациями, закулисным двигателем которой стало антихристианское еврейство.

Глубина, всеохватность и в то же время убедительность Православия, не видимая извне иностранцами, создала на Руси духовно самодостаточную цивилизацию, в своём совершенстве не нуждающуюся  во взаимствованных «идеях». Именно чувство обладания Истиной, а не «отсталость», как это казалось заезжим западным путешественникам, было причиной незаинтересованности Московской Руси в контактах с Западом, который изменил вероучению Вселенских Соборов.

Оставаясь сама собой,  Россия не испытала ни Возрождения, ни Реформации, ни сравнимых с западными ересей.  Исключение составили проникшие в конце ХУ в. с Запада  ереси стригольников и жидовствующих. Ересь жидовствующих была наиболее опасной, так как захватила даже митрополита и царскую семью, была преодолена стараниями преподобного Иосифа Волоцкого и архиепископа Геннадия в 1504 г.

Эпоха Земских Соборов ХУ1-ХУ11 вв. дополнила симфонию двух властей мнением всесословного народного представительства, было разработано правовое государственное законодательство – «Судебник» 1550 г., утверждённый первым Земским Собором.

Новые  падения и испытания ждали Россию в результате нарастающего боярского эгоизма, ставшего заметным уже при Иване Грозном, чем и объяснялись его кровавые чистки опричнины. При всём государственном таланте и глубоком понимании духовной сущности самодержавия, Грозный в борьбе с боярством не сделал Церковь свои союзником, вынудил её обличать свои жестокости, что создало «трещину» в симфонии властей.

Эта трещина в отношениях Царства и Церкви разъедалась  боярским эгоизмом.  После пресечения царствования ветви Рюриковичей со смертью Фёдора Иоанновича в 1598 г. властные поползновения боярства усугубились пренебрежением к основам  православного самодержавия и престолонаследия. Была нарушена клятва следующему соборно утверждённому Царю Борису Годунову и его потомству (он был через свою сестру ближайшим родственником последнего Царя из Рюриковичей). После смерти Бориса законный наследник Престола Фёдор был убит вместе с матерью, а пытавшийся их защитить первый русский патриарх Иов был заточён в монастырь.

Так на одну причину смуты, посеянную ещё при Иоанне Грозном, наложилась новая — убийство наследника. Наступило Смутное время и новый геополитический разлом.

В отличие от Православия, которое никогда не навязывало себя Западу, католики постоянно пользовались любыми затруднениями России для попыток подчинить Православную Церковь папе или добиться унии. Унию, всё-таки в 1596 г. в Бресте обманом, через предателей, навязали юго-западным русским областям. В Смутное время искушению поддалась уже часть высшего русского общества в самой столице Руси, впустив в Кремль польских оккупантов. Впервые на русском троне воссели католики – в 1605 г. Лжедмитрий 1, затем польский королевич Владислав. Боярство было готово пустить на русский Престол и вторгнувшихся шведов. Вновь казалось, что дни православной России сочтены.

Однако и на этот раз Россию вывели из смуты Церковь и духовное здоровье народа в опоре на традиции городского самоуправления. Огромное значение имел призыв к сопротивлению Патриарха Гермогена, умученного за это поляками. Народ же на своём вече выдвинул в вожди почти никому не известных на Руси нижегородцев – земского старосту Минина и зарайского воеводу, князя Пожарского. В народном ополчении, изгнавшем оккупантов, участвовали, кроме русских, татары, марийцы, чуваши, коми и другие волжские и северные народности Третьего Рима.

Преодолена смута была в 1613 г. решением Всероссийского Земского Собора. Ему предшествовали три дня строгого поста и молитв по всей России. Собор восстановил законную «природную» преемственность в престолонаследии как волю Божию. Романовы были ближайшими родственниками Иоанна Грозного через его супругу Анастасию. От имени всех будущих поколений русского народа была принесена клятва верности новой династии.

Расцвет соборной деятельности, выход в 1639 г. к Тихому океану, воссоединение большей части Малороссии с Россией в 1654 г.,  продвижение южных и западных рубежей к европейским морям всё это знаменовало новый этап пассионарного геополитического созидания, превращало Русь в великую вселенскую Империю.

В то же время на Западе  динамично росла и отстраивалась другая, апостасийная империя.В эту эпоху в Россию начинают проникать западные соблазны Просвещения. Фактически русская аристократия  в ХУ11 в. стала превращаться в третью силу, стремившуюся в своих интересах ослабить власть Царя и Церкви. Это  ярко проявилось в деле Патриарха Никона.

Никон, чувствуя усилившийся апостасийный дух времени, старался направить все свои силы на укрепление православной сути самодержавия. Хотел иметь в Алексее Михайловиче благочестивого сильного Царя, служащего Богу и Церкви, который только так  и может выполнять царскую роль Удерживающего и миссию Третьего Рима. По сути, Патриарх верно говорил о симфонии между Церковью и государством как о соотношении души и тела. При этом душа, естественно, более важна как причастная к вечности – то есть государство именно от Церкви получает своё конечное назначение.

В отличие от Никона, аристократии, стремившаяся к привилегиям наподобие шляхетских, был нужен слабый Царь, управляемый ими, и слабая Церковь, не вмешивающаяся в их вотчинную власть. Первые меры по ограничению церковной власти, под влиянием боярства, выразились уже в «Уложении» 1649 г. и в учреждении Монастырского приказа. Духовные лица, в частности, делались подсудными светским властям. Против выступил Никон.

Влияние  Никона поначалу было столь огромным, что он, обладая недюжинным государственным умом, фактически правил страной. Так, именно благодаря ему, произошло воссоединение Малой России с Великой в 1654 г. Чтобы уменьшить влияние твёрдого Патриарха – «простолюдина» (он был из крестьян), бояре обвинили его в стремлении подчинить себе царскую власть.

В этом был отчасти виноват и сам Никон. В борьбе с боярством он на практике не нашёл верных средств для достижения своего идеала. Прямолинейность в отстаивании полной независимости церковных властей от светских, полемические перегибы в толковании смысла симфонии как духовного превосходства священства над царством, властные манеры Никона и титул «Великого Государя» (такой же, как у Царя) – всё это создавало удобную почву для такого обвинения. К тому же юный Царь повзрослел и хотел сам править более активно.

Интриги боярства довели развитие отношений Никона с Царём до разрыва и Патриарх использовал последнее драматическое средство увещевания — добровольно удалился из Москвы, с патриаршей кафедры. Разумеется, этот поступок был не к лицу Патриарху. Он не проявил ни должного пастырского терпения, ни мудрости, надеясь, что его призовут назад. Однако, он уже тяготил Царя. Руки у бояр оказались развязаны.

Аристократия воспользовалась помощью тайного католика и авантюриста П. Лигарида – обманщика, скрывавшего своё отлучение от Церкви. В 1666 г. состоялся неканонический суд над Патриархом Никоном по подложным документам, низложивший его до простого монаха. Всё это устроил лжемитрополит Лигарид, возвысившийся при Алексее Михайловиче до главного советника по церковным делам.

Вскоре выяснилась подложность рекомендаций анафемствованного Лигарида, но Царь постарался замять скандал и ничего не изменил в судьбе Никона.  Перед смертью Царь, чувствуя, что тоже перегнул палку, попросил прощения у Никона. Тот простил бывшего «собинного друга» Алексея Михайловича, но не простил как Патриарх  — Царя. Лишь при Фёдоре Алексеевиче в 1682 г., через год после смерти Никона, в Москву была привезена грамота Восточных Патриархов с его «реабилитацией».

Патриарх Никон видел в случившемся с ним унижение Церкви и предрекал за это наказания Божии. И они не замедлили себя ждать уже после ухода его в монастырь. Смерть большей части царских детей, военные поражения и уступки территории на западе и юге, измены украинских гетманов, восстание Разина, ранняя смерть самого Алексея в возрасте 47 лет, его наследника Феодора в 21 год…

Главных же попустительных наказаний Божиих за этот конфликт между Патриархом и Царём, в том числе за грехи самого Никона, было два: церковный раскол и антицерковные реформы Петра 1. Оба, по существу, носили геополитический характер.

Раскол связывают с исправлением священных книг и обрядов, однако, это чисто формальная причина. Придало силу расколу либеральное дворянство, которое использовало старообрядцев, совершенно противоположных боярскому мировоззрению, в борьбе против консервативного Патриарха.

Исправление ошибок в богослужебных книгах было необходимо, ибо в них встречались даже бессмыслицы, возникшие при переписке. Это дело было начато ещё предшественниками Никона, и в нём он намеревался действовать вполне осмотрительно. Проблемы изучались длительное время, рассматривались Собором 1654 г., запрашивалось мнение Константинопольского Патриарха…

Потребность в изменениях была обусловлена геополитическим местом и духовной ролью России. Она исходила из стремления Москвы как единственного православного царства упорядочить богослужение всего православного мира, чтобы реально возглавить его. Разночтения в книгах уже вызвали волнения среди афонских монахов. Новый греческий обряд был и в присоединившейся Малороссии. Восточные Патриархи побуждали к этому русского Царя, напоминая древние пророчества о том, что русским предстоит освободить от мусульман Константинополь.

Духовное и геополитическое величие Никона проявилось в том, что он отверг формы национального Северо-Восточного русского благочестия как высший критерий истинности и при всей своей горячей любви к родине предпочёл истину вселенскую. Он мыслил Русскую Церковь в единении с прочими Поместными Церквами, как часть целого, но старался возвысить эту часть до того, что бы она на деле была светочем, а Москва как Третий Рим стала действительно столицей Православия. Исправление книг было лишь частью большого плана православного просвещения, устройства школ, массового книгопечатания.

Однако в приглашённых из Киева и Греции правщиках чувствовалось западное влияние и высокомерие, что вызывало подозрение у русских людей. Правщики из подражательства поздним греческим обычаям начали исправлять те древние формы Православия, которые ранее были заимствованы Русью у тех же греков и не нуждались в исправлении: слово Исус, двоеперстие (изображённое и на иконах), направление крестного хода посолонь, одеяния священников и т.п. Подозрительность питалась и недоверием к Флорентийской и Брестской униям, затронувшим именно греков и малороссов. Многие боялись, что готовится нечто подобное и в Москве.

Вина Патриарха Никона, не владевшего греческим языком, состояла в излишнем доверии грекам, требовании беспрекословного подчинения себе, без терпеливого переубеждения несогласных. Однако,  преследование раскольников дело рук, прежде всего, его преемников. Раскол набрал силу после ухода с патриаршей кафедры Никона, уже пошедшего на уступки старообрядцам. На Соборе 1666 г. русские архиереи пришли к верному мнению, что утверждая, новый обряд, не следует объявлять еретическим старый, ибо разногласия несущественны.

Собор же 1667 г.  объявил старый обряд «еретическим», ввёл для «еретиков» гражданские казни, чем закрепил раскол официально, надев на него мученический венец.

В результате оказался утрачен абсолютный авторитет и Царя и церковной иерархии в глазах огромной части народа. Возникла глубокая рознь уже в связи с толкованием самого русского религиозного призвания – Москвы как Третьего Рима. Доведение проблемы до этого национально-сущностного уровня, как и последовавшие казни, стало главной причиной фанатичного  сопротивления староверов. Они отвергли официальную Церковь и её таинства как «антихристовы», что вылилось позже в массовые самосожжения.

Сожжение протопопа Аввакума

Таким образом, от церковной и общественной жизни России и от дальнейшей борьбы за её православную государственность оказалась отстранена наиболее стойкая и верная идее Святой Руси пассионарная часть русского народа. Это около четверти населения, которая могла бы не допустить прозападнические тенденции ХУ111 – Х1Х вв.,  предотвратить катастрофы России в ХХ в.

Петровская эпоха стала главной расплатой за раскол духовного, информационного пространства Третьего Рима. В лице Петра западная апостасия нашла долгожданный выпускной клапан для геостратегического прорыва на просторы православной России.

Организационные и научно-технические реформы, конечно, были необходимы для обороны Третьего Рима от натиска крепнущих западных соседей. Эти преобразования начались ещё при Алексее Михайловиче, и именно Никон широко планировал перенятие западных знаний, но при сохранении православных основ. Однако Пётр сделал из государственной мощи самоцель, пожертвовав ей православную чистоту русского самодержавия.  У него идеал Святой Руси оказался заменён идеалом Великой России.

Реформы Петра положили конец симфонии Церкви и государства, отменили Патриаршество и унизили Церковь по протестантскому образцу, развязали небывалые гонения несогласного духовенства. Они превратили православное самодержавие (ограниченное служением Божией воле) в западный абсолютизм (ничем не ограниченную власть, находящую своё обоснование в самой себе), прекратили созывы Земских Соборов и др. Утилитарный ум царя заставил монахов заниматься «общественно полезным трудом», исповедь поставил на службу полиции, обязав священников доносить. Шутовские «всепьянейшие соборы» с глумлением над духовенством и русской традицией граничили с кощунством.

Таких жертв реформы не требовали.  Это было новое, самое серьёзное падение Руси: обольщение уже не католической, а протестантской Европой, насаждавшееся самим Царём. В аристократических кругах религия из государственной идеологии и единственного оправдания самой государственной власти постепенно делалась личным делом человека.  И вновь действует  закономерность:  что привилось и стало рационально-обыденным на Западе – новая мораль протестантства, обеспечившая материальное богатство западного мира, — в России привело к совершенно иному – к глубокому расколу общества. Очевидно, что у России была иная духовная природа и иное предназначение в Божьем замысле о мире.

Грехи Петра сказались в судьбе династии: убийство им единственного сына Алексея и пресечение уже в 1730 г. мужского поколения Романовых после смерти внука Петра 11. Преемственное наследование Престола, отменённое Петром 1, сменилось чехардой дворцовых переворотов,  включая убийство Петра 111 и четверть вековое царствование на русском Престоле его немецкой супруги Екатерины 11, большой поклонницы атеиста Вольтера.

В такой атмосфере вольготно расцвёл эгоизм аристократии, разрушивший прежний служебный уклад государства. С 1672 г. дворянство было освобождено от обязательной государственной службы, тогда как крестьянство осталось закрепощено, чем нарушилось общее чувство справедливости. Увлечение русской знати западными учениями и масонством стало повальным.

Продолжились удары по Церкви: монастыри потеряли материальную независимость, оказались на грани запрещения и тем самым потеряли возможности просветительской работы. При Екатерине 11 из 881 монастыря было закрыто 496.

Всё это сделало ХУ111 в. российской истории веком мощнейшей информационной экспансии, самым нерусским и слепым относительно апостасийной духовной сути Запада. Попытка более консервативного Павла 1 пресечь французское вольномыслие и произвол аристократии, облегчить положение народа, привела к его убийству 1801 г. вследствие масонского заговора с английским участием.

В это время Россия уже впустила в себя западную цивилизацию в виде духовной апостасийной оккупации, позволила ей пропитать свою элиту (зачастую уже не говорившую на родном языке), систему образования (даже богословского), высмеивать всё своё наиболее здоровое, унижать свой «отсталый» крепостной народ.

Нашествие Наполеона, фактически всей объединённой им Европы в 1812 г. отчасти отрезвило русское «образованное» общество.  Для этого его войско и было пропущено на Русь Божиим промыслом, говорил Феофан Затворник: «Бог послал их истребить то зло, которое мы у них же переняли. Покаялась тогда Россия, и Бог помиловал её»[4]. Несмотря на то, что в этой войне,  наглядно проявилась скоординированная деятельность масонства как во французском, так и в русском лагере, православное государство выполнило  свою Удерживающую функцию. «Скажи — ка, дядя, ведь не даром Москва, спаленная пожаром, французу отдана?»

Ф.И.Тютчев своим историософски глубоким видением дал точную характеристику этой войне, в которой Наполеон, считая своим главным противником Англию, до своего поражения не понимал, что именно Россия «была его истинным противником – борьба между ним и ею была борьбой между законной Империей и коронованной революцией… Что такое история Запада, начавшаяся с Карла Великого и завершающаяся на наших глазах? Это история узурпированной Империи. Папа, восстав против Вселенской Церкви, узурпировал права Империи, которые поделил, как добычу, с так называемым императором Запада… Наполеон ознаменовал последнюю отчаянную попытку Запада создать себе местную власть; попытка эта провалилась, ибо невозможно было извлечь власть из революционного принципа»[5].

Но широкого возврата к святоотеческому мировоззрению в культурных кругах России не произошло. Даже ставшему с возрастом более консервативным Пушкину была свойственна «при все гениальной его проницательности и чуткости некая укороченность перспективы: мистическая природа явлений, раскрывающаяся только на далёких горизонтах, от него сокрыта» – верно заметил архимандрит Константин (Зайцев)[6].

Тот факт, что Пушкин и прп. Серафим Саровский были великими современниками, не соприкоснувшимися друг с другом, — говорит не в пользу пушкинского светского общества. Показательно для преобладавшей тогда атмосферы, что даже большинство русских правых мыслителей: Гоголь, Достоевский и многие славянофилы  Х1Х в. в молодости увлекались Западом, и лишь испытав разочарование в нём, обратились к русской традиции и к Церкви.

По всей видимости, такой путь проделал и Государь Александр 1, отказавшись от своего западнического либерализма на опыте наполеоновской войны и неудачных попыток создать «Священный союз» с западными монархиями. Совсем другими глазами он должен был посмотреть и на не предотвращённое им убийство масонами его отца Павла 1.

Есть свидетельства, что до поездки на юг Александр встречался со старцами, включая, может быть и прп. Серафима. Так что легенда об оставлении Царём Престола и превращении  в сибирского старца Фёдора Кузьмича, разделяемая многими серьёзными историками, совсем не фантастична для русского мироощущения, наоборот, она вполне логична. В России может быть всё, любое чудо, пока в её народе жива чудотворная идея Святой Руси.

Уже с Павла 1 началось восстановление русского самосознания у российских самодержцев, чему способствовали отрезвляющие атаки Запада и революционеров: нашествие Наполеона в 1812 г., восстание декабристов в 1825 г., убийство Александра 11 в 1881 г. В каждом из последующих государей постепенно преодолевался и петровский абсолютизм европейского типа, нарушивший симфонию. Государь Николай 11 уже рассматривал вопрос восстановления Патриаршества, но не успел довести это дело до конца.

К середине Х1Х в. в европейском революционном движении, помимо масонской буржуазно-антимонархической сети лож, образовалось и связанное с ним коммунистическое течение, ознаменовавшееся «Манифестом коммунистической партии» К. Маркса (1848). Если масонство предназначалось для разложения и космополитизации верхов иерархического феодального общества, то этот новый инструмент «тайны беззакония» имел целью разложение наёмных рабочих, пролетарских низов для их использования  в качестве массовой армии разрушения старого порядка национальных государств. Оба инструмента имели интернациональный характер, соответствующие связи и финансирование, о чём видный британский политик – еврей Б. Дизраэли писал как о «союзе искусных накопителей богатств с коммунистами» для разрушения христианского монархического мира[7].

Спровоцированная «мировой закулисой» русско-японская война 1904 – 1905 гг. и привязанная к ней «первая революция» открывают ХХ век как первая попытка устранения Удерживающего. Но революционные структуры в России были ещё слабыми, Союз Русского Народа и народ в целом оказали им  стихийное сопротивление в виде «черносотенства», да и в далёкой войне местного значения эта цель олигархических структур  была недостижима.

Понадобилась Мировая война, знаменующая эпоху установления «Нового мирового порядка». В этой войне мировой олигархии путём длительной пропагандистской, дипломатической и финансово-экономической подготовки удалось столкнуть и привести к крушению, с одной стороны, две последние наиболее консервативные европейские монархии – Германию и Австро-Венгрию – и, с другой стороны, Россию. Тем самым последние местно-удерживающие остатки западной монархической государственности (наследники «Священной Римской империи германской нации»), впавшие в националистическую гордыню, были спровоцированы мировой закулисой на устранение своего геополитического союзника — всемирного православного Удерживающего.

Русское царство было повержено совместными усилиями и его военных противников, включая мусульманскую Турцию, и его лицемерных союзников по Антанте, руководимых международным еврейством. Последнее, внутри внешней войны, не грозившей огромной России поражением, развязало главную – внутреннюю войну против Удерживающего, организуя революционеров и сепаратистов всех мастей. Объединённая масонами мощь этих сил была уникальна в истории по неограниченности финансовых средств и вседозволенности: клевета, дезинформация, подкуп, игра на разнузданных инстинктах масс, провокации, вооружённый террор против лучших деятелей… Примером может служить план Гельфанда-Паруса.

Защитники православной монархии не могли себе позволить столь циничный арсенал средств для ответных действий. Ибо консерватизм состоит в обладании и защите традиционных нравственных ценностей, а не в разработке «адекватных» методов противостояния силам откровенно  безнравственным, агрессивно-разрушительным.

Никто в катастрофе России не виноват больше нас самих. Ведущий слой российского общества – дворянство, интеллигенция, высшее чиновничество, большинство церковных властей – согрешил, поддавшись апостасийным процессам или не рассмотрев эту опасность. Это было следствием  апостасийной утраты в самой России знания о своём предназначении в мире и о сути православного самодержавия, что выразилось уже в 1905 г. в требовании конституции. На это Государь пойти не мог, поскольку это противоречило его ответственности как Помазанника Божия. Грех народа он взял на себя.

В 1917 г. православная удерживающая цивилизация и западная апостасийная вступили в решающий конфликт, определяющий судьбу мира. Под объединёнными ударами всех врагов пало удерживающее Российское царство во главе с Помазанником Божиим. Поэтому его свержение и ритуальное убийство было  переломным моментом истории, независимо от того, сознавали это или нет его исполнители. Но в западной, советской и постсоветской историографии все причины этого сведены лишь к «грехам» и «социальным язвам» исторической России.

Действительно, грехи, начиная с церковного раскола и особенно петровских реформ, сыграли свою огромную роль, но эти грехи были совсем иными, чем полагают масонские, марксистские и демократические историки. Лишь в сравнении с высоким призванием России эти грехи сказывались в русской истории сильнее, чем у других. Социальных же язв русская монархия имела гораздо меньше, чем Запад. Россия была нравственно гораздо здоровее. Достаточно указать на русскую литературу, отличавшуюся от всех других по христиански откровенным осуждением, часто с преувеличением, грехов своего народа. И тем, что в ней магнетически светился идеал Святой Руси.

Материальное развитие страны в начале ХХ в. можно назвать небывалым взлётом, особенно после столыпинских реформ, давших возможность активной части крестьянства заселить необжитые российские пространства и завалить Европу продовольствием. Экономический рост не прерывался и в годы Мировой войны.

Беспримерный рост населения со 139 миллионов человек в 1902 г. до 175 млн. в 1913 г. поставил Россию на третье место в мире после Китая  (365 млн.) и Индии (316 млн.). Известный французский экономист Э. Тэри прогнозировал: «население России к 1948 г. будет (около 344 млн. человек) выше, чем общее население пяти  других больших европейских стран»; «к середине настоящего столетия Россия будет доминировать в Европе, как в политическом, так и в экономическом отношении»[8].

Военное могущество России также неуклонно росло, и её цель в Мировой войне была вполне реальна: обретение Константинополя и проливов, что было согласовано с планами западных союзников по Антанте. Это открывало возможность возвращения к святыням Иерусалима и заселения русскими паломниками Палестины. Митрополит Антоний (Храповицкий) предлагал провести туда железную дорогу. Вспоминались древние пророчества об освобождении русскими Царьграда от агарян и уже готовился крест для Св. Софии.

Однако Бог не допустил столь близкого материального торжества Третьего Рима, потому что к этому времени Россия всё больше утрачивала необходимое для этого духовное качество, теряя  оправдание своего бытия перед Богом. Так, значительная часть государственной бюрократии видела в Константинополе лишь стратегически важные проливы[9].

О нравственном упадке общества и об опасности новых нехристианских идеалов не уставал говорить в проповедях св. Иоанн Кронштадтский. И хотя в последнем Государе «показана была нам возможность слияния воедино Великой России и Святой Руси», как писал архимандрит Константин, даже такой Царь уже был бессилен что-либо изменить, поскольку оказался ненужным для ведущего слоя, возжаждавшего политических «прав» и «свобод». Удерживающий Помазанник Божий оказался ненужным.

Царь не находил достаточного понимания даже в среде высшего духовенства, почему и откладывалось восстановление Патриаршества. Это важное дело оседлали либералы, грозившие «демократической» церковной смутой. Духовное состояние России в Феврале более всего характеризуется именно поведением церковных иерархов. Они, за немногим исключением, перестали поминать Помазанника Божия, вычеркнули его имя из богослужебных книг, не вспомнили даже о клятвопреступлении, освободив армию и народ от присяги законному Царю и благословив Временное правительство заговорщиков-масонов. Даже Синод перестал сознавать духовный смысл православного самодержавия: Поместный Собор 1917-1918 гг. тоже не выступил в защиту арестованной Царской семьи.

Именно такое легкомысленно-слепое отношение ведущего слоя России к религиозной сути самодержавия, бурное развитие капиталистического духа, чему отчасти служили и столыпинские реформы, разрушавшие общинные традиции, и стремление интеллигенции уподобиться Западу, стать «цивилизованной» страной «как все» стали причиной краха.

Таким образом, православная монархическая государственность  пала в феврале 1917 г. не потому, что «изжила себя», а потому что «образованное сословие» перестало понимать и её суть и обманные посулы  врагов России. Союзники по Антанте не собирались выполнять своё обещание о Константинополе и заранее попытались сами, не считаясь с огромными потерями, занять проливы, чтобы предотвратить там русский десант. Затем подтолкнули масонство на Февральскую революцию. Знаменитая Декларация Бальфура в ноябре 1917 г. заявила о создании «еврейского национального очага» в Палестине. Так Антанта отдала Святую землю Русов в распоряжение  иудеев. После войны это решение было утверждено масонской Лигой Наций. По этой же причине потерпело неудачу и Белое движение, наивно надеявшееся на помощь союзников по Антанте.

С падением православной монархии, казалось, Россия и весь мир подошли к последним временам. Но поскольку Россия особая страна в Божием замысле, то  и революция в ней приобрела необычные черты и дала незапланированные антихристианскими силами результаты, отодвинув  неминуемый конец истории.

Необычность проявилась уже в том, что антимонархическая революция в России не ограничилась «умеренным» буржуазным Февралём, как это было типично для буржуазных революций на Западе. Масонский  Февраль, духовно и психологически чуждый русскому духу, привёл лишь к хаосу и своему логичному продолжению в виде Октября.

В свою очередь большевизм стал, сознательно прибегая к обману, эксплуатировать наряду с худшими также и лучшие свойства русского характера. Чувство справедливости создавало благоприятную почву для «научного» коммунистического рая на земле. Неотмирность – иное, чем на Западе, отношение к собственности.  Нравственный максимализм – абсолютизацию ошибочных идеологических схем. Соборность – паразитирование тоталитаризма. Жертвенность служения и смирение – знаменитое русское долготерпение.

В большевизме «тайна беззакония», приноравливалась к особенностям русского народа. Она  выступила не  в виде равнодушного пренебрежения Истиной, как на Западе,  а в виде подмены Истины ложью в привычных русских психологических рамках. Она побуждала народ к жертвенному служению ей под лозунгом не мещанского счастья, на это русских увлечь было трудно, а освобождения всего мира от социального зла. В этом была одна из причин победы большевизма. Но в этом же таилась и причина его неминуемого поражения, поскольку подменять Истину ложью долго было невозможно.

Большевистский террор против Церкви и подлежащей уничтожению «черносотенной русской культуры» явил собой совершенно новый тип государственности. В отличие от западных демократий она уже не просто поощряла свободное нравственное разложение общества, а взялась насильственно выкорчевать духовное начало в человеке, превратив его в материально-производственный «винтик». Новая партийно-государственная власть открыто размахнулась в своей программе на немедленную мировую революцию.

 

Царственные Страстотерпцы

Антихристианский пафос большевизма не имел ничего общего с прагматическими целями, например, восстановления экономики, укрепления государства, просвещения народа. Это была некая духовная, не всегда осознаваемая цель ритуального убийства православной России. Отсюда – изуверские казни духовенства, глумление над иконами и мощами святых, памятник Иуде, «безбожная пятилетка» и т.п.

Разумеется,  всего этого народ не «выбирал» как утверждала официальная историография, а был обманут посулами: «Фабрики – рабочим! Земля – крестьянам! Власть – Советам! Мы наш, Мы новый мир построим!». В революции народ практически не участвовал. В гражданской войне осознанно приняли участие около 1% населения с обеих сторон. В дальнейшем Красная армия формировалась карательно-репрессивными методами. Отношение народа к советской власти уже в  20-е годы выразилось в тысячах повсеместных восстаний, кроваво подавляемых интернациональными войсками. Так русской нации пришлось расплачиваться за то, что очередной раз был утрачен контроль над геополитическим пространством, прежде всего духовным, информационным,  смуте не был дан сразу должный отпор.

Необходимо признать, что и в коммунистической России – СССР нравственный центр тяжести находился в верующем народе. Поскольку в своих главных политических целях – уничтожение семьи, нации, частной собственности и религии – марксизм был совершенно чужд и русской традиции и человеческой природе, постольку она сама сопротивлялась марксизму и он не смог прижиться на русской земле даже ценой огромных жертв.

Более того, именно в России эта западная атеистическая идеология разоблачила сатанинские цели всей западной апостасии. Марксизм лишь довёл до логических крайних выводов то, что «умеренные» атеисты-западники стеснялись сказать открыто.  «В большевизме загнало себя насмерть русское западничество» — констатировал в 1938 г. немец Шубарт[10]. Поэтому с середины 30-х гг. компартия, помимо демонтажа наиболее одиозных постулатов своей идеологии, была вынуждена искать новую опору своей власти в народе, подобрав ею же попранные русские патриотические знамёна. Без этого, интернационалистская и антирусская в своём существе, она не смогла  бы ни удержать власть, ни устоять в назревавшей войне, ни реализовать отложенный, но не сданный в архив, план Всемирной советской республики. Так русская почва, сопротивлявшаяся марксизму, не только обрекла на крах его идею мировой революции, но и вызвала незапланированную, противоречившую его сути, мутацию в национал-большевизм.

Именно в 30-х годах кроется загадка и корни возникновения  Советской цивилизации, вскормленной не сломленным православным духом в коммунистической оболочке и обильной кровью русского и других народов СССР. Советская Империя на практике явилась геополитической правопреемницей Святой Руси и Великой России.

Необходимо особо подчеркнуть, что в политике большевиков даже  после её патриотического поворота при Сталине был не столько «русский дух, деформированный марксизмом», сколько марксизм, деформированный   русским духом.  Невозможно отрицать стихийный самоотверженный патриотизм народа в годы Великой Отечественной войны, но Победа была присвоена антинациональным партийно-государственным аппаратом для дальнейшего паразитирования  на народе. Послесталинский откат к интернационализму, гонения на Церковь при Хрущёве и западнические иллюзии вождей эпохи «перестройки»,  разрушивших государство по искусственным большевистским границам – всё это показывает, что марксистская основа в КПСС не была преодолена, а русские социокультурные ценности по-прежнему табуированы.

По существу, конец 50-х годов оказался началом заката Советской цивилизации. Дальше была только инерция, нарастание энтропии. Геополитические претензии СССР в Африке, Латинской Америке, других регионах планеты не были результатом строгого анализа с точки зрения континентальной евразийской стратегии и исторического опыта.  Это было скорее провокационная геостратегия атлантизма, осуществляемая через космополитический партгосаппарат, заполненный при Хрущёве экстремистскими потомками троцкистов и комиссаров, впитавших с молоком матери левацкие идеи мирового господства. Естественное следствие — сдача позиций в холодной войне и разгром чуждой им державы.

Но даже если русский народ не до конца «переварил» марксистский коммунизм, всё же он выжил как народ, хотя и потерял при этом от 500 до 600 миллионов человек (напомним, именно такой порядок цифр проводился в демографических прогнозах Ф.М. Достоевским и Д.И. Меделеевым). При власти фундаменталистов  троцкистов это вряд ли было бы возможно.   Вопреки планам революционеров, мировой закулисы и самого сатаны, в национал-большевизме, благодаря русскому сопротивлению, на историософском уровне выявился тот же скрытый смысл,  что и  в ордынский период. Более того, в рамках Советской цивилизации миру было явлено нечто необычное – Красная Идея как модифицированная, деформированная Русская национальная идея.

«Татарское  иго сохранило Россию от соблазнов латинства, а потом и западного Возрождения. Не охранило ли несравненно худшее советское иго Россию от соблазнов несравненно худших?» – так ставил вопрос архимандрит Константин в 1960 – е  гг., имея в виду соблазны усилившегося духовного разложения Запада.

Вывод заключается в том, что России, ценой кровавой революции, был оставлен шанс на иной путь после освобождения, промыслительно дан опыт выживания и созидания в инородной общественно-политической среде этнической химеры,  при условии, если она сможет вынести из своего падения должный урок и восстановить свою историческую государственность. Реалии  рубежа ХХ – ХХ1 вв. свидетельствуют: урок пока не сделан, грех довлеет, падение продолжается.

Кому много дано, с того больше и спрашивается. И тут важно не количество грехов, а то, против какой высокой святыни православного призвания был народом  допущен грех. Российская трагедия ХХ в. это плата за отход от замысла Божия о нас как об Удерживающем, и она должна была проявиться в безудержном разгуле сил зла. Падение русского народа, отказавшегося от Царя, Помазанника Божия, обернулось несением ига антихристова предтечи – богоборческого большевизма. Национальная катастрофа стала последним способом продемонстрировать истинность Православия доказательством от обратного —  ценою опыта клинической смерти России с приоткрытием возможного пути выхода в годы Отечественной спасительной войны.

В этом смысл всей «катастрофичности» русской истории —  как периодического отпадения от Божия замысла для возвращения на верный путь через осмысление своих грехов и покаяние. Но чем ближе к концу истории, тем драматичнее  становится расплата за грехи, в условиях прогрессирующей «тайны беззакония».

Так, если в первом падении мы пережили катастрофу языческой оккупации, затем оккупации католической,  при Петре – протестантской и после него масонской, то катастрофа 1917 г. восстановила против нас объединённого врага – мировую апостасию во всех её формах,  которая приступила к непосредственной подготовке царства антихриста.  Мировая апостасия захлестнула Россию в виде «безбожного жидовского ига», которое было  предсказано ещё в конце ХУ111 в. иноком Авелем. Существенные признаки ига отражены и в хилиастической, утопической идеологии  «земного царства», и в кадровом составе революционеров, и в их заграничном финансировании. И это неудивительно, поскольку именно евреи, отвергнувшие Христа, секуляризированные иудеи составили ядро «тайны беззакония».

В том, что марксистское учение стало секулярным вариантом иудаистских чаяний «земного рая», сходились  русские философы В.С.Соловьёв, о. Сергий Булгаков, Н.А.Бердяев, С.Л.Франк, Г.П.Федотов.  С этим был согласен один из духовных лидеров сионизма М.Бубер[11]. А известный большевик Луначарский, близкий соратник Ленина, прямо назвал марксизм «пятой великой религией, сформулированной иудейством»[12].

То,  что большевистская власть отождествляется с еврейской, с горечью признавали еврейские публицисты в известном сборнике «Россия и евреи», опубликованном в Берлине в 1923 г. О финансировании революции гордо заявлял глава еврейского финансового мира в США Я. Шифф.

В 1941-1942 гг. о. Сергий Булгаков пришёл к очевидному выводу: «В большевизме более всего проявилась волевая сила и энергия еврейства, все те черты, которые так известны уже и по Ветхому Завету, где они были предметом гнева Божия… В грядущих событиях центральное место принадлежит России и еврейству… Россия находится под игом большевизма, … еврейство же претерпевает ещё раз в своей истории гонение. Но само же оно доселе остаётся в состоянии поклонении золотому тельцу и отпадения от веры, даже и в Бога Израилева. Все эти новые бедствия… кара за то страшное преступление и тяжкий грех, который им совершён над телом и душой русского народа в большевизме… Еврейство в самом своём низшем вырождении, хищничестве, властолюбии, самомнении и всяческом самоутверждении, через посредство большевизма совершило если – в сравнении с татарским игом – и непродолжительное хронологически (хоть четверть века не есть и краткий срок для такого мучительства), то значительнейшее в своих последствиях насилие над Россией и особенно над Св. Русью, которое было попыткой её духовного и физического удушения. По своему объективному смыслу это была попытка духовного убийства России, которая, по милости Божией, оказалась всё-таки с негодными средствами. Господь помиловал и спас нашу родину от духовной смерти». Так что большевизм – это ещё не победа сатаны над Россией. Это «ужасная победа сатаны над еврейством, совершённая через посредство еврейства»[13].

Оккультная база большевизма

Этот смысл большевизма оказался тщательно затушёван как в советской, так и  в антисоветской, западной историографии.  Поэтому неопределённая идейно-генетическая основа «жидо-большевицкого» ига, прикрытого ранее марксизмом, возобладала над современной Россией уже как открытое «жидо-демократическое» иго в лице потомков большевиков, хрущёвско-адроповских аппаратчиков, ставших слугами атлантизма, мондиализма, нового порядка и мирового правительства. Видимо, это иго всё ещё оказалось нужно значительной части русского народа, для  наглядного разоблачения главного носителя «тайны беззакония», вышедшей наружу теперь в своём чисто национальном виде[14].

Состав властных, финансово-экономических и информационных структур Российской Федерации, объединённых в «Российском еврейском конгрессе» Гусинского и, созданной Березовским в июне 2000 года, «Федерации еврейских общин России», содержание и дух так называемой Общественной палаты,  ханукальные пляски среди кремлёвских святынь, ритуальное сожжение Манежа и многое другое – последний звонок к пробуждению русского самосознания. Это иго, явно предапокалиптическое, требует от русского народа небывалых усилий для завершения своей миссии в истории согласно Божию замыслу. Эта миссия может заключаться только в восстановлении  Удерживающего во всех адекватных современности Евразийских геополитических пространствах.

Таким образом, в ХХ в., в его начале и в конце, в России разоблачило себя не только западничество как богоборческий инструмент «тайны беззакония», но и сама эта  сатанинская  «тайна», воочию явив своих главных носителей – евреев, секуляризированных иудеев.

После развала СССР, несмотря на засилье антирусских сил в структурах власти и разложение значительной части общества, стало очевидно, что в России есть и православный народ, вынесший из вековой катастрофы должные историософские выводы и сознающий смысл происходящего. Сам факт, что посткоммунистическая мятущаяся Россия всё ещё испытывает мучения в выборе своего пути, говорит о сохраняющейся возможности истинного выбора, пусть это даже граничит с чудом. Тогда как у Запада шансов на это уже нет, ибо нет потребности в таком чуде.

 

---